Анатолий Глазунов (Блокадник). Чайковский и педерасты (продолжение)
Мучения, стыд, борьба с приобретенной порочной «склонностью»
Из справочника. 1870-е годы в творчестве Чайковского ― период творческих исканий. Его привлекают историческое прошлое России, русский народный быт, тема человеческой судьбы. В это время он пишет такие сочинения, как оперы «Опричник» и «Кузнец Вакула», музыка к драме Островского «Снегурочка», балет «Лебединое озеро», Вторая и Третья симфонии, фантазия «Франческа да Римини», Первый фортепианный концерт, Вариации на тему рококо для виолончели с оркестром, три струнных квартета и другие. К этому же периоду относится написанная по заказу организационного комитета Политехнической выставки кантата «В память 200-летия рождения Петра Великого» на слова Я. П. Полонского. Эта кантата была впервые исполнена 31 мая 1872 года на Троицком мосту в Кремле под специально построенным навесом. С 1872 по 1876 год Чайковский работал также музыкальным критиком в либеральной газете «Русские ведомости». Чайковский в это время был в Консерватории профессором классов свободного сочинения, гармонии, теории и инструментовки...
1870-е годы – это и тяжёлое время мучений, время попыток избавиться от своей, приобретенной в Императорском училище правоведения «порочной склонности». Был не только стыд, страх огласки, но и искренняя оценка со стороны его христианского «я», что «эта его склонность» - «мерзость». От неё надо избавиться. Надо очиститься. Его христианское «я» так обязывало поступить.
Он видел, что большинство, кто окончил Училище, перешли к нормальной, общепринятой, христианской жизни. А он продолжал жить со «склонностями», как многие воспитанники Императорского училища во время обучения, от чего многие потом легко отказались, движимые теперь к женской красоте и женской плоти, и стараются жить по христианской морали. Но у Чайковского «склонности», приобретенные в Училище, не проходили и не заменялись. Теперь он называет их искренне, в отличие от современных педерастов, «порочными склонностями». Он их стесняется, старается сокрыть. Они физиологические и «романтические». Физиологические особенно порочны, они «грязь и мерзость». Он страдает оттого, что он «грязен и мерзок».
Это было время, когда шло разложение христианской морали в России и по всей Европе. Шла ревизия учения Христа. В России число педерастов растёт даже среди самих христиан. Число педерастов растёт среди либерастов и разного рода нигилистов – «разрушителей христианской морали», среди марксистов и анархистов – разрушителей «буржуазной морали»…
Чайковский по вере православный христианин. Он посещает церковь. Он знает об отношении Церкви к содомитам. И он называет честно свою приобретенную «склонность» «мерзким пороком». И понимает, что этот порок развился и укоренился в нем крепко. У младшего брата Модеса ещё больше. Слава Богу, что Анатолий, близнец Модеста, избежал этого. Чайковского мучает, что он не помог Модесту, не предостерёг, когда тот поступил в Училище правоведения.
Но если эта «порочная склонность» приобретена, значит, если есть осознание порочности, если есть стыд, её можно и выкорчевать.
Чайковский пишет Модесту (Модест еще воспитанник Училища правоведения) - 13 января 1870 года (ЛПСС, т. 5, № 178, с. 202) - //«Если есть малейшая возможность старайся не быть бугром (педерастом). Это весьма грустно. В твои лета ещё можно заставить себя полюбить прекрасный пол; попробуй хоть один раз. Может быть удастся.» //
Модесту – 26 марта 1870 (ЛПСС, т. 5, № 185, с. 209) – «Милый мой Модя! Поздравляю тебя с совершимся уже, вероятно, расставанием с Училищем; Живо вспоминаю то, что 11 лет тому назад сам испытывал, и желаю, чтобы в твою радость не была замешена та горечь, которую я тогда испытывал // по случаю любви к Кирееву. // Переживая в памяти всю мою жизнь с тех пор, я с некоторым удовольствием вижу, что она не прошла даром. Желаю и тебе того же».
Модесту – 19/31 августа 1876 (ЛПСС, т. 6, № 492, с. 66) – «Я переживаю теперь очень критическую минуту жизни. При случае напишу тебе об этом подробнее, а покамест скажу одно: я решился жениться. // Это неизбежно. Я должен это сделать, и не только для себя, но и для тебя, и для Толи, и для Саши, и для всех, кого я люблю. Для тебя в особенности. Но и тебе, Модя, нужно хороше6нько подумать об этом. Бугроманство и педагогика не могут вместе ужиться». //
Модесту - 28 сентября 1876 (ЛПСС, т. 6, № 501, с. 76) - «Осуществление моих планов (насчёт женитьбы) не так близко, как ты думаешь. // Я так заматорел в своих привычках и вкусах, что сразу отбросить их, как старую перчатку, нельзя. Да при том я не обладаю железным характером и после моих писем к те6е раза 3 отдавался силе природных влечений. Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову (товарищ Чайковского по Училищу правоведения), дом которого не что иное как педерастическая бордель. Мало того, что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!! Итак, ты совершенно прав, говоря в своём письме, что нет возможности удержаться, несмотря ни на какие клятвы, от своих слабостей». //
Модесту – 29 августа 1878 (ЛПСС, т. 7, № 904, с. 380) – «В Фастове я взял газету («Новое время») и нашёл в ней московский фельетон, посвящённой грязной, подлой, мерзкой и полной клевет филиппике против Консерватории. Лично против меня там почти ничего нет, и даже упоминается, что я занимаюсь одной музыкой, не принимая участия в интригах и дрязгах. // Но в одном месте статьи толкуется про амуры профессоров с девицами и в конце её прибавляется: «Есть в Консерватории ещё а муры другого рода, но о них, по весьма понятной причине, я говорить не буду» и т. д. Понятно, на что это намёк. Итак, тот дамоклов меч в виде газетной инсинуации, которого я боялся больше всего в мире, опять хватил меня по шее. Положим, что лично до меня инсинуация на сей раз не касается, но тем хуже. Моя бугрская репутация падает на всю Консерваторию, и от этого мне еще стыднее, ещё тяжелее. Я геройски и философски выдержал этот неожиданный пассаж, продолжал до Киева толковать с Лёвой о чернозёме и т. п. , но в душе у меня скребли кошки».//
Анатолию – 9 января 1875 (ЛПСС, т. 5, № 385, с. 390) – Я очень одинок здесь, и если бы не постоянная работа, я бы просто удалился в меланхолию. // Да и то правда , что проклятая бугромания образует между мной и большинством людей непроходимую бездну. Она сообщает моему характеру отчужденность, страх людей, робость, неумеренную застенчивость, недоверчивость, словом, тысячу свойств, от которых я всё больше становлюсь нелюдимом. // Представь, что я теперь часто останавливаюсь на мысли о монастыре или чем-нибудь подобном».
Модесту - 10-22 сентября 1876 (ЛПСС, т. 6, № 494, с. 69) - Итак вот тебе полтора месяца, что мы с тобой расстались, но мне кажется, что с тех пор прошло несколько столетий. Я много передумал за это время о себе, и о тебе, и о нашей будущности. Результатом всего этого раздумывания вышло то, что с нынешнего дня я буду серьёзно собираться вступить в законное брачное сочетание // (с кем бы то ни было. Я нахожу, что наши склонности суть для нас величайшая и непреодолимейшая преграда к счастью, и мы должны всем и силами бороться с своей природой. Я очень люблю тебя, я очень люблю Колю (Н. Г Конради), весьма желаю, чтобы Вы не расставались для Вашего высшего общего блага, но условие sine qua non (непременное – фр.) прочности ваших отношений – это чтобы ты не был тем, чем было до сих пор. Это нужно не для qu@en diraton (что об этом скажут), а для тебя самого, для твоего душевного спокойствия. Человек, который расставшись с своим (его можно назвать своим) ребенком, идёт в объятия первой попавшейся сволочи, не может быть таким воспитателем, каким ты хочешь и должен быть. По крайне мере я не могу без ужаса вообразить тебя теперь в Александровском саду под ручку с Оконешниковым. Ты скажешь, что в твои годы трудно побороть страсти; на это я отвечу, что в твои годы легче направить вкусы в другую сторону. Здесь твоя религиозность должна, я полагаю, быть тебе крепкой подпорой.
Что касается меня, то я сделаю всё возможное, чтобы в этом же году жениться, а если на это не хватит смелости, то во всяком случае, бросаю навеки свои привычки и постараюсь, чтобы меня перестали причислять к компании Грузинского и ком(пании) // Напиши об этом твое мнение.
Твои отношения к Конради меня пугают. Я начинаю думать, что они сукины дети…
Я думаю исключительно об искоренении из себя пагубных страстей…»
(Валерий Соколов. Письма Чайковского без купюр).
http://v-mishakov.ru/sokolov.html
(продолжение следует)
Из справочника. 1870-е годы в творчестве Чайковского ― период творческих исканий. Его привлекают историческое прошлое России, русский народный быт, тема человеческой судьбы. В это время он пишет такие сочинения, как оперы «Опричник» и «Кузнец Вакула», музыка к драме Островского «Снегурочка», балет «Лебединое озеро», Вторая и Третья симфонии, фантазия «Франческа да Римини», Первый фортепианный концерт, Вариации на тему рококо для виолончели с оркестром, три струнных квартета и другие. К этому же периоду относится написанная по заказу организационного комитета Политехнической выставки кантата «В память 200-летия рождения Петра Великого» на слова Я. П. Полонского. Эта кантата была впервые исполнена 31 мая 1872 года на Троицком мосту в Кремле под специально построенным навесом. С 1872 по 1876 год Чайковский работал также музыкальным критиком в либеральной газете «Русские ведомости». Чайковский в это время был в Консерватории профессором классов свободного сочинения, гармонии, теории и инструментовки...
1870-е годы – это и тяжёлое время мучений, время попыток избавиться от своей, приобретенной в Императорском училище правоведения «порочной склонности». Был не только стыд, страх огласки, но и искренняя оценка со стороны его христианского «я», что «эта его склонность» - «мерзость». От неё надо избавиться. Надо очиститься. Его христианское «я» так обязывало поступить.
Он видел, что большинство, кто окончил Училище, перешли к нормальной, общепринятой, христианской жизни. А он продолжал жить со «склонностями», как многие воспитанники Императорского училища во время обучения, от чего многие потом легко отказались, движимые теперь к женской красоте и женской плоти, и стараются жить по христианской морали. Но у Чайковского «склонности», приобретенные в Училище, не проходили и не заменялись. Теперь он называет их искренне, в отличие от современных педерастов, «порочными склонностями». Он их стесняется, старается сокрыть. Они физиологические и «романтические». Физиологические особенно порочны, они «грязь и мерзость». Он страдает оттого, что он «грязен и мерзок».
Это было время, когда шло разложение христианской морали в России и по всей Европе. Шла ревизия учения Христа. В России число педерастов растёт даже среди самих христиан. Число педерастов растёт среди либерастов и разного рода нигилистов – «разрушителей христианской морали», среди марксистов и анархистов – разрушителей «буржуазной морали»…
Чайковский по вере православный христианин. Он посещает церковь. Он знает об отношении Церкви к содомитам. И он называет честно свою приобретенную «склонность» «мерзким пороком». И понимает, что этот порок развился и укоренился в нем крепко. У младшего брата Модеса ещё больше. Слава Богу, что Анатолий, близнец Модеста, избежал этого. Чайковского мучает, что он не помог Модесту, не предостерёг, когда тот поступил в Училище правоведения.
Но если эта «порочная склонность» приобретена, значит, если есть осознание порочности, если есть стыд, её можно и выкорчевать.
Чайковский пишет Модесту (Модест еще воспитанник Училища правоведения) - 13 января 1870 года (ЛПСС, т. 5, № 178, с. 202) - //«Если есть малейшая возможность старайся не быть бугром (педерастом). Это весьма грустно. В твои лета ещё можно заставить себя полюбить прекрасный пол; попробуй хоть один раз. Может быть удастся.» //
Модесту – 26 марта 1870 (ЛПСС, т. 5, № 185, с. 209) – «Милый мой Модя! Поздравляю тебя с совершимся уже, вероятно, расставанием с Училищем; Живо вспоминаю то, что 11 лет тому назад сам испытывал, и желаю, чтобы в твою радость не была замешена та горечь, которую я тогда испытывал // по случаю любви к Кирееву. // Переживая в памяти всю мою жизнь с тех пор, я с некоторым удовольствием вижу, что она не прошла даром. Желаю и тебе того же».
Модесту – 19/31 августа 1876 (ЛПСС, т. 6, № 492, с. 66) – «Я переживаю теперь очень критическую минуту жизни. При случае напишу тебе об этом подробнее, а покамест скажу одно: я решился жениться. // Это неизбежно. Я должен это сделать, и не только для себя, но и для тебя, и для Толи, и для Саши, и для всех, кого я люблю. Для тебя в особенности. Но и тебе, Модя, нужно хороше6нько подумать об этом. Бугроманство и педагогика не могут вместе ужиться». //
Модесту - 28 сентября 1876 (ЛПСС, т. 6, № 501, с. 76) - «Осуществление моих планов (насчёт женитьбы) не так близко, как ты думаешь. // Я так заматорел в своих привычках и вкусах, что сразу отбросить их, как старую перчатку, нельзя. Да при том я не обладаю железным характером и после моих писем к те6е раза 3 отдавался силе природных влечений. Представь себе! Я даже совершил на днях поездку в деревню к Булатову (товарищ Чайковского по Училищу правоведения), дом которого не что иное как педерастическая бордель. Мало того, что я там был, но я влюбился как кошка в его кучера!!! Итак, ты совершенно прав, говоря в своём письме, что нет возможности удержаться, несмотря ни на какие клятвы, от своих слабостей». //
Модесту – 29 августа 1878 (ЛПСС, т. 7, № 904, с. 380) – «В Фастове я взял газету («Новое время») и нашёл в ней московский фельетон, посвящённой грязной, подлой, мерзкой и полной клевет филиппике против Консерватории. Лично против меня там почти ничего нет, и даже упоминается, что я занимаюсь одной музыкой, не принимая участия в интригах и дрязгах. // Но в одном месте статьи толкуется про амуры профессоров с девицами и в конце её прибавляется: «Есть в Консерватории ещё а муры другого рода, но о них, по весьма понятной причине, я говорить не буду» и т. д. Понятно, на что это намёк. Итак, тот дамоклов меч в виде газетной инсинуации, которого я боялся больше всего в мире, опять хватил меня по шее. Положим, что лично до меня инсинуация на сей раз не касается, но тем хуже. Моя бугрская репутация падает на всю Консерваторию, и от этого мне еще стыднее, ещё тяжелее. Я геройски и философски выдержал этот неожиданный пассаж, продолжал до Киева толковать с Лёвой о чернозёме и т. п. , но в душе у меня скребли кошки».//
Анатолию – 9 января 1875 (ЛПСС, т. 5, № 385, с. 390) – Я очень одинок здесь, и если бы не постоянная работа, я бы просто удалился в меланхолию. // Да и то правда , что проклятая бугромания образует между мной и большинством людей непроходимую бездну. Она сообщает моему характеру отчужденность, страх людей, робость, неумеренную застенчивость, недоверчивость, словом, тысячу свойств, от которых я всё больше становлюсь нелюдимом. // Представь, что я теперь часто останавливаюсь на мысли о монастыре или чем-нибудь подобном».
Модесту - 10-22 сентября 1876 (ЛПСС, т. 6, № 494, с. 69) - Итак вот тебе полтора месяца, что мы с тобой расстались, но мне кажется, что с тех пор прошло несколько столетий. Я много передумал за это время о себе, и о тебе, и о нашей будущности. Результатом всего этого раздумывания вышло то, что с нынешнего дня я буду серьёзно собираться вступить в законное брачное сочетание // (с кем бы то ни было. Я нахожу, что наши склонности суть для нас величайшая и непреодолимейшая преграда к счастью, и мы должны всем и силами бороться с своей природой. Я очень люблю тебя, я очень люблю Колю (Н. Г Конради), весьма желаю, чтобы Вы не расставались для Вашего высшего общего блага, но условие sine qua non (непременное – фр.) прочности ваших отношений – это чтобы ты не был тем, чем было до сих пор. Это нужно не для qu@en diraton (что об этом скажут), а для тебя самого, для твоего душевного спокойствия. Человек, который расставшись с своим (его можно назвать своим) ребенком, идёт в объятия первой попавшейся сволочи, не может быть таким воспитателем, каким ты хочешь и должен быть. По крайне мере я не могу без ужаса вообразить тебя теперь в Александровском саду под ручку с Оконешниковым. Ты скажешь, что в твои годы трудно побороть страсти; на это я отвечу, что в твои годы легче направить вкусы в другую сторону. Здесь твоя религиозность должна, я полагаю, быть тебе крепкой подпорой.
Что касается меня, то я сделаю всё возможное, чтобы в этом же году жениться, а если на это не хватит смелости, то во всяком случае, бросаю навеки свои привычки и постараюсь, чтобы меня перестали причислять к компании Грузинского и ком(пании) // Напиши об этом твое мнение.
Твои отношения к Конради меня пугают. Я начинаю думать, что они сукины дети…
Я думаю исключительно об искоренении из себя пагубных страстей…»
(Валерий Соколов. Письма Чайковского без купюр).
http://v-mishakov.ru/sokolov.html
(продолжение следует)
:)