В научной литературе и воспоминаниях нет никаких данных о том, был ли кто из предков Чайковского педераст. И нет данных о том, что все братья Чайковского были педерасты. Педерастом, даже открытым, был лишь брат Модест. То есть нет данных о наследственной склонности Петра Чайковского к педерастии. И его младший брат Модест вряд ли был наследственный педераст. Ибо тогда и брат его, близнец Анатолий тоже был бы наследственным педерастом. А он был женат, имел детей, в педерастии не замечен.
Что достойно внимания исследователей и тех, кто хочет разобраться в данной теме? И Петр, и братья-близнецы Модест и Анатолий окончили Императорское правоведческое училище. Училище было создано по велению царя Николая 1 для подготовки высококвалифицированных юридических кадров в высшие государственные органы России, для подготовки прокуроров и судей. Это дом на набережной реки Фонтанки, № 6 (напротив Летнего сада) в Петербурге. Было 5 (17) декабря 1835 года состоялось открытие училища. Кадры училище подготавливало, но часть кадров была подпорчена. Над воспитанниками в Петербурге подсмеивались.
Отметим, что училище было закрытым учебным заведением. Имело статус «перворазрядного» и уравнено с Царскосельским лицеем. Отметим, что училище было чисто мужским. Отметим, что в это училище принимались юноши от 12 до 17 лет. И только из потомственных дворян. Всего воспитанников около 100. Полный курс обучения сначала был шесть лет, с 1838 – семь лет. Выпускники, окончившие училище с отличием, получали чины 9 и 10 классов (титулярного советника и коллежского секретаря) и направлялись в основном в канцелярии Министерства юстиции и Сената. Там читали лекции знаменитые преподаватели. Такие как Кони. Из этого училища вышло много знаменитых деятелей России.
Воспитанники училища («правоведы») носили жёлто-зеленый мундир и треугольную шляпу, а зимой носили пыжиковую шапку, отчего получили насмешливое прозвище - «чижики-пыжики». Пыжики – это птицы немного меньше голубя. Пыжик – это олень до первой линьки, от одного до шести месяцев. Пыжик – это шапка из кожи такого оленя. (В советское время пыжиковые шапки носили зимой высшие члены компартии и государства). Воспитанники старшего класса носили шпаги. Воспитанники изучали историю религий, но нормального христианского воспитания не получали. Почему подсмеивались над воспитанниками? Звали «буграми». Беда в том, что не было особого контроля над жизнью воспитанников. И среди наставников попадались педерасты и педофилы. И понятно, что они растлевали подростков. Распространялись слухи, что некоторые мальчики- «правоведы» занимались групповым онанизмом (а это уже разновидность педерастии). Играли во «французскую булочку», проигравший должен был съесть эту французскую булочку со спермой. Распространён был мануальный, оральный и анальный секс.
Педерастов в то время называли «буграми». Почему «буграми»? Из справочника: В старофранцузском, а затем и в английском языке синонимами содомии были слова «bougrerie» и «buggery», а синонимом содомита— французское bougre (от него происходит и жаргонное русское «бугор»), от искаженного латинского bulgaras (болгарин). При чем тут болгары? Вообще говоря, все народы приписывают странные или осуждаемые явления другим. В России часто называют однополый секс армянским, армяне приписывают его мусульманам-азербайджанцам, во Франции его называли сначала итальянским или флорентийским, а затем английским пороком и т. п. Но дело не только в этом. В средневековой Болгарии зародилась еретическая секта богумилов, перекочевавшая под именем альбигойцев или катаров в Южную Францию. Католическая церковь приписывала им, как и многим другим сектам, совершение ритуальных анальных контактов, отождествляя «неправильную» сексуальность с религиозной ересью. В Англии слово buggery в 1553 г. стало юридическим термином для обозначения «противоестественного» секса: совокупления с человеком собственного пола или с животным. В дальнейшем оно стало трактоваться главным образом как анальная интромиссия, пол сексуального объекта значения не имел» (И.С.Кон).
http://idiot.fm/2013/01/24/bugor/
Старшие «пыжики-чижики», старшие «бугры» растлевали младших «пыжиков-чижиков». Из Училища вышло много знаменитых деятелей России. Славянофил Иван Аксаков, чемпион по шахматам Алёхин, композитор Серов, критик Владимир Стасов, Константин Победоносцев и др. Там учился, но не закончил Л. Мечников. Многие не испытали или легко преодолели влияние педерастов. Но небольшая часть выпускников вышли из этого училища уже устойчивыми, «необратимыми» педерастами, часть - «раздвоенными»…
Это видно на пример братьев Чайковских. Младший брат композитора, Модест Чайковский стал открытым педерастом, не особо стеснялся, что он такой. Сам Петр Чайковский - «раздвоен», долго мучился, стыдился своей «склонности», пытался преодолеть эту «склонность»… А близнец Модеста Анатолий, также брат Николай считали педерастию позорным пороком… Открытым педерастом стал поэт Алексей Апухтин, совращенный одним из наставников.
Здесь дело не в наследственной склонности, а в склонности, приобретенной в училище. Отсюда и вывод о необходимости тщательной ЗАЩИТЫ детей, подростков в России от влияния педофилов и педерастов. Отсюда вывод о необходимости полной и тщательной зачистки детских садов, школ, училищ, вузов, детских домов в России от педофилов и педерастов. Также от хитрого педерастического полового воспитания, когда фактически детей научают рано блудить, приучают к детскому сексу, приучают быть толерантными к педофилам и педерастам. Отсюда и вывод о необходимости запрещения педерастии в России. Отсюда и вывод о необходимости более жёсткого наказания педофилов.
Пётр Чайковский поступил в Училище правоведения в 1852 году, когда ему было 12 лет. Окончил училище в 1859. Чайковский получил чин титулярного советника и начал работать в Министерстве юстиции.
Из книги Нины Берберовой «Чайковский»
«Моя биография П. И. Чайковского, - писала Берберова, - вышла в Париже, в «Доме книги», в 1937 году. Она была переведена на шведский, чешский, немецкий, финский языки, и в Швеции была бестселлером. На французский я перевела её сама. Она вышла в 1948 г. в «Эдисьон дю Шэнэ.
В Предисловии, написанном через 50 лет после первого издания (Санкт-Петербург, 1997), Берберова писала:
"Я чувствовала, что хочу поработать в этой области. Выбор был найден очень скоро, в начале 1930-х гг., в издательстве «Академия», сначала в Ленинграде, а потом в Москве вышло несколько томов архивных материалов о П. И. Чайковском: переписка его с Н. Ф. фон Мекк, переписка с близкими, неизданный дневник (еще в 1923 г.), воспоминания современников. Все это было снабжено примечаниями, имевшими прямое отношение не столько к его музыке, сколько к нему самому, к его личности и жизни. Возрождение жанра и обилие документации были двумя основными причинами моего решения.
Но были ещё факты, сыгравшие не менее значительную роль в моем решении (написать книгу о Чайковском): поколение людей, знавших Чайковского в своей молодости, рожденное в 1860-70 гг., доживало свой век. Я решила встретиться с ними и говорить с ними — с Рахманиновым, с Глазуновым, с вдовой брата Чайковского, Анатолия Ильича (бывшего губернатора Саратова и члена Государственного совета), с первой Татьяной — Марией Николаевной Климентовой, с внуками фон Мекк. Эти люди приняли меня, говорили со мной. Без их помощи я никогда не могла бы написать своей книги. Среди них был и Владимир Николаевич Аргутинский, который ответил почти на все мои вопросы. снимавшим в 1893 г. комнату у Модеста Ильича, где умер Петр Ильич, я могла говорить о тайне. О той тайне, которую, я твердо была убеждена, настало время раскрыть. Впрочем, она была раскрыта уже в 1923 году, когда Ипполит Ильич (младший брат Петра Чайковского) опубликовал дневник конца восьмидесятых годов. Он в это время постепенно переводился на большинство европейских языков. Ha Западе это было время, когда об интимных сторонах человека стали говорить открыто.
Отчасти — благодаря (жиду) Фрейду, отчасти — благодаря общему повороту литературы к затаенным сторонам человека. Андрогинизм начал пониматься не как болезнь, которую нужно и можно лечить, хотя бы и насильно, и не как преступление, за которое необходимо карать, а как опыт, через который проходит около 20 % людей, из которых три четверти позже просто забывают его или вырастают из него».
(Это был очень сложный процесс, который Берберова не поняла во всей широте и глубине. Шире было видение реальности и исследование этой реальности. Но ведь шла и деградация части населения России и Запада. Большая часть человеков «скидывало путы» христианства с полового инстинкта. Но за норму принимался освобожденный половой инстинкт, все формы полового извращения. Всё теперь позволено в сфере физических половых сношений. Пошла пропаганда либерастов и педерастов. Начала даже формироваться идеология педерастического фашизма. Потом немного сдерживала деградацию в России мораль сохранившихся христиан и мораль сталинского коммунизма. Но после уничтожения диктатуры КПСС снова быстро пошел процесс деградации населения России, освобождение полового инстинкта, повышение его роли в потребительском обществе, где восгосподствовал культ Золотого тельца и Культ плоти. Ныне немного возрождается христианство и появляется концепция Космизма, прежде всего Концепция Русского Космизма. Но экспансия блуда и педерастического фашизма продолжается. Сил, способных остановить эту экспансию, пока нет).
«Русские читатели моей книги не могли оставаться в неведении. Я поняла, что мне предстоит задача коснуться проблемы, до которой до сих пор почти никто не касался. Я не могла притвориться, что Дневника, изданного Ипполитом Ильичом, никогда не было, и не только не могла, но и не хотела».
Прасковья Владимировна Чайковская.(урожденная Коншина, жена Анатолия Чайковского, младшего брата композитора, когда-то известная московская красавица, рассказала Берберовой: «Я у него (Пети ) поклонника отбила в Тифлисе, когда он у нас гостил», — весело улыбаясь, сказала она. «Это был Вергинский», — ответила я. — «Да, это был Вергинский, и Петя никогда не мог простить мне этого».
«На мой вопрос, как реагировало общество, в котором она цвела и блистала, она ответила, улыбаясь лукаво, что никто ничему не удивлялся, все более или менее этим занимались в юности, а девять великих князей были этим известны. (По моему счёту их было восемь.) Надо было только «вести себя прилично и не скандалить». Апухтин свои любовные стихи писал, всю жизнь «о ней», не «о нем», он развратил Петра Ильича, будучи в 13 лет любовником Шильдера-Шульдера, классного наставника, бывшего возлюбленного великого князя Константина Константиновича, человека женатого и имевшего семь человек детей, — он был, кстати, директором училища Правоведения и отмечал Петю».
« Затем, взглянув на меня как-то особенно значительно, она сказала, что о таком поведении Чайковского у нее есть в сундуке один интересный документ дневник Петра Ильича, где он пишет об Эдуарде.
Я окаменела. В углу комнаты, где она жила (в русском общежитии в Нейи для одиноких старушек), стоял большой, видимо, еще русский сундук. Осторожно я наводила её на содержание дневника. Оказалось, что это та самая тетрадь, которую Ипполит Ильич выпустил в свет в 1923 году, в Петрограде. Прасковья Владимировна не поверила, когда я сказала ей, что этот дневник можно найти в библиотеках, что я его читала. Она думала, что этот дневник был напечатан в одном экземпляре, и она была единственная, которая читала его. Сейчас он переведён на многие (если не все) европейские языки».
http://modernlib.ru/books/berberova_nina_nikolaevna/chaykovskiy/read/
О сильном влиянии Апухтина во время учёбы в Училище правоведения на Чайковского пишут многие современники и исследователи жизни Чайковского.
В училище Апухтин пользовался покровительством директора, бывшего полицмейстера А. П. Языкова, известного своими жесткими порядками. За пять лет в училище всеобщий "баловень" Апухтин не получил ни одной оплеухи, не говоря уже о розгах. В свободное от занятий время Языков даже поселял его в своей личной квартире, дабы Алеша Апухтин мог спокойно творить первые свои шедевры. В эти же годы тринадцатилетнему мальчику пишет письма сам принц Петр Георгиевич Ольденбургский, он внимательно следит за творчеством юного поэта. Языков хлопочет и о первых публикациях Апухтина. В 1854 году (Апухтину едва исполнилось четырнадцать) сразу три его стихотворения появились в газете "Русский Инвалид». Биограф Чайковского Энтони Холден, основываясь на воспоминаниях современников, отмечает, что уже подростком Алексей Апухтин чувствовал себя сформировавшимся гомосексуалом. "Даже в ранней юности, среди гомоэротических забав своих сверстников в училище, Апухтин не скрывал того, что его собственные сексуальные пристрастия не были лишь опытами переходного возраста".
Из книги Нины Берберовой «Чайковский»:
«Первые годы одиночества (у Чайковского) прошли, страх сменился привычкой. Из окружавших сверстников постепенно стали выделяться товарищи — еще не было среди них одного, единственного, незаменимого: с этим приятно было бегать по субботам в оперу, с другим готовиться к экзаменам в Летнем саду, запихивать до следующего дня карандаши и книжки в дупло старого дерева, потом отыскивать все это; третьему уютно было читать кое-какие страницы из дневника, который назывался «Все»; с четвертым обсуждался ближайший номер «Училищного вестника»… И вдруг все эти Масловы, Герарды, Адамовы были отставлены. В классе появился некто, кто сразу стал центром, божком, не только сверстников, но всего училища. И в его блестящей, искрящейся орбите завертелся Чайковский, наравне с другими.
Ему предшествовала слава. Говорили, что он пишет стихи, что знаком с Тургеневым и Фетом, отметившими этого мальчика и его дар, обещавшими ему славу Пушкина. Сам принц Ольденбургский покровительствует ему и пишет ему собственноручные письма. Леля Апухтин, с первого дня любовь и гордость генерала Языкова, перешагнув через класс, рассыпая вокруг себя искры таланта, остроумия и дерзости, в 1853 году очутился в одном классе с Чайковским.
Его наивной вере в добро и справедливость, его нежности, чувствительности, жалости к себе и людям, тоске по матери, скрытой поэзии дневников и раздумий, Апухтин, которому тогда было, как и Чайковскому, 13 лет, противопоставил свой едкий ум, насмешку, демонические сомнения в том, что преподносилось временем, как истина; он явился, как соблазнитель, как старший; ему было многое знакомо, о чем Чайковский еще и не догадывался; он был зрел в суждениях и вкусах, способности его были исключительны, он был избалован семьей и всеми теми, с кем он встречался; он уже умел ненавидеть, презирать, мстить; он видел перед собой широкий путь к всероссийской славе и был уже знаменит.
Все, что до сих пор было свято для Чайковского, понятие о Боге, отроческая любовь к ближним, уважение к старшим, — все это вдруг было осыпано насмешками, подвергнуто подозрительному анализу, поколеблено навеки с такой бесстыдной смелостью и пленительным своеобразием, что Чайковский почувствовал, что весь он, со всеми своими мыслями и чувствами, меняется у себя на глазах, — от одного утра до другого. Он набросился на чтение. Дома, у Ильи Петровича, были книги. В короткое время он перетаскал их все — он был неряшлив, беспорядочен и стал за этот год еще нервнее. Как будто почву вышибли у него из-под ног: в конце концов, незыблемого в мире не осталось ничего: все было расшатано Лелей, его язвительностью, его неверием, его пессимизмом.
Рядом с ним Чайковский казался мальчиком средних способностей, располагавшим к себе какой-то безобидностью, бесцветностью. На уроках он не спускал глаз с Апухтина, сидевшего рядом, с его болезненного лица, с его почему-то вечно подвязанной щеки. Кто кого научил курить? Они бегали в конец коридора. Это было не смакование медленного удовольствия, не запретная забава, а необходимое и спешное удовлетворение острой потребности в наркозе, и этим курение для них осталось на всю жизнь.
Чайковского не сажали в карцер, не пороли; он был во втором десятке учеников — миловидный, добродушный, он чувствовал сам, что делается суше, упрямее, мрачнее под влиянием Демона, сидевшего с ним теперь на одной парте. Ночами в дортуаре они шептались до полуночи (их постели стояли рядом), у них были на всю жизнь схороненные от других тайны. Они любили друг друга, один — с оттенком покровительства и власти, другой с завистливой тревогой: у Апухтина все было ясно, это был уже сложившийся человек, с талантом, с будущей славой. У Чайковского — все темно: в зыбкой и трудной жизни дрожал он, напуганный ее многообразием и сложностью, и впереди не было ничего, кроме тусклой карьеры чиновника министерства юстиции».
http://modernlib.ru/books/berberova_nina_nikolaevna/chaykovskiy/read/
После училища
После Училища большинство выпускников оставляет в прошлом сексзабавы «чижиков-пыжиков» и переходит к нормальной жизни. Делают карьеру, влюбляются в женщин, женятся, рождают и воспитывают детей. У Петра Чайковского всё не так. Он стал работать в министерстве, но это его не удовлетворяет, это не его дело в жизни. Его тянет к музыке. Он перестает посещать департамент министерства и уволен оттуда. Он поступает в Консерваторию. Естественно, не хватает денег, что делает жизнь более трудной. Не так как у других выпускников отношения с женщинами… Апухтин преобладает ещё некоторое время в его жизни. Его влияние продолжается.
По окончании училища, Апухтин, тоже стал служить в министерстве юстиции (в одном департаменте с Чайковским). Некоторые отмечают, что после окончания училища Апухтин и Петр Чайковский «остаются более чем близкими друзьями». Они часто проводят лето вместе. Второй Пушкин из Апухтина не выше. Почти всё время – кутежи и обжорство. «Стены своего кабинета Апухтин обклеивал фотографиями хорошеньких офицеров». Он знакомил Чайковского с местами, где развлекаются петербургские бугры. В 1862 г. они оказались замешаны в педерастическом скандал в ресторане «Шотан» и были, по выражению Модеста Чайковского, «обесславлены на весь город под названием бугров».
Апухтин и Чайковский проводят вместе лето 1863 и 1864 годов. Чайковский гостил у Апухтина в имении Павлодар Козельского уезда Калужской губернии в 1863 году, в 1865 году жил в петербургской квартире Апухтина. По свидетельству некоторых современников, сообщает автор книги о Чайковском, Энтони Холден, они жили "как муж с женой...". Не постеснялся об этом написать в своих дневниках журналист и редактор газеты "Новое время" (с 1868 г.) Алексей Суворин. Вот приготовился Апухтин почивать, а Чайковский подходит и желает "покойной ночи". Апухтин в ответ целует ручку Петра и сообщает: "Иди, мой голубчик, я к тебе сейчас приду..." Вместе совершили совместное путешествие на Валаам в 1866 году. По приезде в Москву Апухтин останавливался у Чайковского... Чайковский позднее написал шесть романсов на его стихи, наиболее популярные - "День ли царит, тишина ли ночная...", "Забыть так скоро...", "Ни отзыва, ни слова, ни привета..." и, конечно, "Ночи безумные, ночи бессонные..."
В конце 1880-х Апухтин откровенно назовет Петра Чайковского "доминантой в аккордах юности" своей.
Но постепенно Апухтин меркнет в глазах Чайковского. Второй Пушкин из него не вышел. Его жизнь – кутежи и обжорство. Он еще пытается влиять на Чайковского, осуждает его серенькую жизнь трудолюбивого приятеля. Ты, как наивная институтка, продолжаешь верить в «труд», в «борьбу». Странно, как ты еще не помянул о «прогрессе». Для чего трудиться? С кем бороться?» Но его влияние прекращается. Он быстро жиреет, превращается в жирную свинью. Потом он уедет в деревню, по причине ожирения он уже не сможет передвигать ноги.
Когда Чайковский получил в августе 1893 известие о кончине поэта, он в письме к В. Л. Давыдову писал: «В ту минуту, как я пишу это, Лелю Апухтина отпевают!!! Хоть и не неожиданна его смерть, а всё жутко и больно. Когда-то это был мой ближайший приятель».
(продолжение следует)
