Анатолий Глазунов (Блокадник). Учебник. "Русско-жидовский вопрос. Что делать русским".
Есенин Сергей Александрович (1895 – 1925) тоже не боялся писать и говорить ЖИД (в значении национальность).
В незаконченной драматической поэме Сергея Есенина, как дьявольское наваждение, появляется поезд с жидом-комиссаром Чекистовым (Лейбманом). Станислав Куняев выяснил, что прототипом этого жида-комиссара Чекистова (Лейбмана) был один из главных кровавых диктаторов России – Лев Троцкий (Лейба Бронштейн), который долго жил в эмиграции, а в 1917 прибыл на пароходе в Россию с американскими (жидовскими) деньгами, чтобы организовать захват власти «жидами в коммунистических масках» (или жидами и коммунистами «в одном флаконе»). Вскоре, после удачного государственного переворота Троцкий (Лейба Бронштейн) стал во главе всех вооружённых сил России, разъезжал по фронтам в бронепоезде с войском карателей и расстреливал тех командиров и солдат Красной Армии, которые недостаточно, по его мнению, защищали жидовские интересы.
Этот жид-комиссар Чекистов (Лейбман) не считает нужным даже скрывать своё презрение к России и русскому народу. Он нагло кричит русскому красноармейцу Замарашкину:
ЧЕКИСТОВ
Мать твою в эт-твою!
Ветер, как сумасшедший мельник,
Крутит жерновами облаков
День и ночь…
День и ночь…
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе помочь,
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа!
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…
ЗАМАРАШКИН
Слушай, Чекистов!..
С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты НАСТОЯЩИЙ ЖИД.
Ругаешься ты как ярославский вор, -
Но
Фамилия твоя Лейбман
И чёрт с тобой,
Что ты жил за границей, -
Всё равно в Могилёве твой дом.
ЧЕКИСТОВ
Ха-ха!
Ты обозвал меня ЖИДОМ!
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей,
Я ругаюсь!
И буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?
Бедный! Бедный Замарашкин…
«Этот вариант поэмы «Страна негодяев», прочитанный Есениным в одном из литературных салонов в Америке (все понимали, что читал поэт против Троцкого, против жидовласти в России), вызвал бурю негодования среди присутствующих на вечере. Скандал, размазанный в прессе, прокатился по Европе и, без сомнения, докатился до Москвы задолго до появления там самого поэта. Ярлык АНТИСЕМИТ оказался несмываемым тавром. Теперь под эту марку можно было вести борьбу не только с самим Есениным, но и с тем Русским националистическим движением, которое зарождалось в среде поэтов его круга . Конечно, из посмертных изданий Есенина жиды-редакторы, жидовствующие редакторы и ожидовленные трусливые редакторы эти строчки против жида Лейбмана изъяли.
«Вряд ли этот диалог, - писал позднее присутствующий на скандальном вечере жид Вениамин Левин, - был понят всеми или даже меньшинством слушателей. Одно мне было ясно, что несколько его фраз, где было «жид», вызвали неприятное раздражение».
Станислав Куняев добавил к этому: «Да, возможно, что большинство слушателей не поняли диалога, но наверняка его слышали и закулисные режиссёры вечеринки, русскоязычные (жидовские) журналисты, хорошо говорившие по-русски. Они-то поняли, в чей огород летит есенинский камушек. Дело в том, что среди американских русскоязычных (жидовских) революционеров, если и царил культ вождей революционной России, то это был не культ Ленина (о жидовском происхождении Ленина тогда многие ещё не знали), а Троцкого… Именно люди Троцкого составляли авангард революционной Америки. Этот авангард делал ставку в России на своего вождя, своего человека - Лейбу Троцкого. Именно они, знавшие все труды Троцкого наизусть, помнили, что после революции 1905 года . Троцкий эмигрировал в Германию, жил в Веймаре, где и написал многие статьи, хорошо известные им. И в «гражданине из Веймара» их революционный (точнее - жидовский инстинкт) тут же угадал Троцкого, на которого русский поэт Есенин только что на политическом вечере «поднял руку». «Чекистов-Лейбман»… Да только дурак не поймёт, что Есенин имеет в виду Лейбу Троцкого, их кумира, о котором совсем недавно в нью-йоркском журнале «Еврейский Мир» были произнесены подлинные дифирамбы: «О Троцком нельзя заключить иначе, как об образованном человеке, изучившем мировую экономику, как о сильном и энергичном вожде и мыслителе, который несомненно будет отмечен в истории, как один из числа великих людей, которым наша раса облагодетельствует мир». Возмездие этому русскому поэту должно было неизбежно. Но как? В какой форме? Ведь невозможно в американской капиталистической прессе защищать одного из идеологов мировой революции - Троцкого… Остаётся только один путь: наказать Есенина и ославить его за антисемитизм.
- Подлейте же ему, подлейте ещё! - услышал опять Вениамин Левин.
А скандал уже разгорался. Слово «жид», которое поняли все, ожесточило публику и большинство её (жидовьё) уже недобро поглядывало на Есенина. Поэт ощутил на себе злые взгляды, почувствовал изменение атмосферы и, понимая, что он уже почти попал в сети режиссёров, решил разорвать их демонстративным скандалом с Айседорой Дункан. Перевести рельсы неизбежного скандала, так сказать, на личную почву. Тем более, что она давала ему к тому множество поводов. Но он забыл, что Нью-Йорк - это не Берлин, что здесь совсем другая публика, которая всё истолкует по-своему. Он подошёл к Айседоре, вырвал её из чьих-то мужских объятий и рванул её воздушное платье так, что ткань затрещала.
- Что вы делаете, Сергей Александрович? – бросился к нему Левин. – Что вы делаете?
- Болван! - неожиданно резко отбрил его Есенин. – Ты чего защищаешь эту блядь!
Пьяная Айседора, покачиваясь, пыталась прижаться к Есенину, ласково повторяла:
- Ну хорошо, Серёжа! Блядь, блядь…
Её оттёрли от Есенина, увели в разорванном платье от Есенина в соседнюю комнату под женский гомон: «А он-то ревнует, ревнует!». Вся квартира гудела, как улей. Есенин оглянулся. Где Изадора? Где? Кто-то нарочно сказал, что она уехала домой. Есенин бросился на улицу, за ним понеслись Мани Лейб и ещё несколько человек. В ужасе от скандала Вениамин Левин ушёл из дома, а Есенина, упиравшегося и кричащего Бог знает что, втащили обратно в квартиру. Далее произошло, по рассказам Мани Лейб, следующее. Есенин вторично пытался сбежать, и вторично его силой вернули обратно.
- Распинайте меня, распинайте! - закричал он.
Его связали и уложили на диван. Он окончательно вышел из себя:
- Жиды, жиды проклятые!
Мани Лейб нагнулся к нему:
- Серёжа, ты ведь знаешь, что это - оскорбление.
Есенин умолк. Потом, повернувшись к Мани Лейбу, повторил:
- Жид!
- Серёжа! Если ты не перестанешь, я дам тебе пощёчину.
- Жид!
Мани Лейб подошёл к (связанному) Есенину и, как написано в мемуарах Левина, «шлёпнул его ладонью по щеке» (он с улыбкой показал мне, как он это сделал). Есенин в ответ плюнул ему в лицо» .
Есенин всё более и более осознавал жидовский характер революции в России. В письме А. Кусикову с борта парохода, из Атлантического океана, Есенин писал 7 февраля 1923 в Париж: «Сандро, Сандро. Тоска смертная, невыносимая. Чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, и вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если бы не было сестёр, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку, или ещё куда-нибудь.
Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним…
Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской…» .
1 марта 1923 года в доме Германских Лётчиков состоялся концерт-бал для российских студентов в Германии. В концерте, кроме Есенина, участвовали Алексей Толстой, Сандро Кусиков и Мария Андреева. Писатель-эмигрант Роман Гуль в своей книге воспоминания «Я унёс Россию» (Нью-Йорк. 1981. С. 163) записал тогда: «Мы вышли втроём из Дома Немецких Лётчиков. Было часов пять утра. Фонари уже не горели. Берлин был коричнев. Где-то в полях, вероятно, уже рассветало. Мы шли медленно. Алексеев держал Есенина под руку. Но на воздухе он быстро трезвел, шёл твёрже и вдруг пробормотал:
- Не поеду в Москву… не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн…
- Да что ты Серёжа? Ты что – антисемит? - проговорил Алексеев.
И вдруг Есенин остановился. И с какой-то невероятной злобой, просто с яростью, закричал на Алексеева:
- Я – антисемит?! Дурак ты, вот что! Да я тебя белого, вместе с каким-нибудь евреем зарезать могу… и зарежу… понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн - это совсем другое, он правит Россией, а не должен ею править… Дурак ты, ничего этого не понимаешь…
Алексеев старался всячески успокоить его, и вскоре раж Есенина прошёл. Идя, он бормотал:
- Никого я не люблю… только детей своих люблю. Дочь у меня хорошая… - блондинка, топнет ножкой и кричит: я – Есенина!.. Вот какая у меня дочь… Мне бы к детям… а я вот полтора года мотаюсь по этим треклятым заграницам…
- У тебя, Серёжа, ведь и сын есть? – сказал я.
- Есть, сына я не люблю… он ЖИД, чёрный, - мрачно отозвался Есенин».
И, вероятно Есенин не один раз сожалел, что связывался часто с липнувшими постоянно к нему жидовками-эсфирями.
И без России жить было тошно, и в жидовской России, не сомневался Есенин, будет тоже тошно. Но ехать было надо. Погибать – так в России. Вернулся в Москву. Как и предполагал, под «жидовским игом» было ужасно тошно. В пивной на Мясницкой улице Есенин и его друзья-соратники – поэты «русского направления» (Ганин, Орешин, Клычков) часто открыто кричали «О ЗАСИЛИИ ЖИДОВ» в России. Есенин кричал крутившемуся около них жиду Роткину: «ЖИД!». Роткин, естественно, поспешил донести о «черносотенстве» Есенина и его друзей начальству.
Троцкий (Лейба Бронштейн) и Генрих Ягода постоянно держали тогда Есенина и его друзей в поле зрения через двух сотрудников ВЧК (оба жиды) – Якова Блюмкина и Льва Седова (сын Троцкого). Троцкий и Ягода всё ещё надеялись переделать великого русского поэта в поэта, славящего Красную Жидократию.
В конце 1923 в Доме Печати в присутствии литературной Москвы состоялся «товарищеский суд» по делу поэта Есенина и его друзей-соратников. Их обвиняли в устройстве «хулиганских дебошей», в «черносотенных выкриках», в употреблении слова «жиды». В состав суда вошли представители литературы и периодической печати. Обвинителем выступал влиятельный тогда жидовский журналист-троцкист - Сосновский. Он требовал «начать оздоровление наших литературных нравов». Некоторые русские писатели всё же вступились за Есенина и его друзей-соратников. Жиды тогда тоже посчитали за лучшее не раздувать скандал. Есенин был тогда весьма популярен. 13 декабря был оглашён приговор «товарищеского суда». Суд выразил поэтам «русского направления» Есенину, Ганину, Орешину и Клычкову – «общественное порицание» (Газета «Известия», № 287 от 15 декабря 1923).
По одной из версий, зверское убийство Есенина жиды-чекисты из ведомства жида Ягоды замаскировали под самоубийство.
(Продолжение следует)
